Выпуск о технике безопасности при питье чая для самых-самых начинающих – о том, как познакомиться с качественным чаем без ущерба для самочувствия; о питье чая и кормлении грудью; о том, имеет ли смысл много рассуждать о чайных «подделках» и негодовать по этому поводу.
Было время, когда мы совершенно сознательно старались поменьше говорить о неприятных ощущениях, которые могут возникнуть, если грубо нарушить технику безопасности при питье чая или просто сильно переборщить, и о том, как этого избежать. Многие люди слишком легко поддаются внушению и самовнушению. К тому же, идиотских запугиваний чаем и так чересчур много.
Потом наступило время, когда это просто перестало приходить нам в голову. И мы, и практически все, кто ходит к нам пить чай – люди достаточно опытные, и мы умеем без каких-либо негативных последствий пить чай и три, и пять, и семь часов подряд, десять, пятнадцать, двадцать сортов один за другим – мы знаем, как это делать, знаем, что надо сделать перед этим, знаем, что надо сделать после этого. И мы забыли, что это умение и эти знания приходят не сразу. Читать далее…
Размеры соан тясицу Сюко установил в четыре с половиной татами (около девяти квадратных метров) при высоте приблизительно в три метра. Наиболее ранний в истории тяною чайный интерьер (чайная комната Додзинсай) был построен Сюко во дворце Хигаясияма-доно Ёсимасы. Он помещался в домике Тогудо, ныне одном из двух сохранившихся от первоначального комплекса зданий. Слово тогудо состоит из иероглифов «восток», «искать» и «зал». Смысл же его должен быть изложен многими словами: «[Человек с] востока (намек на Дворец Восточной Горы, т. е. на самого Ёсимасу) ищет [Чистую Землю на Западе]». Соответственно, название намекает на приверженность Ёсимасы идеям школы Дзёдо, несмотря на его пострижение в дзэнские монахи (вполне, впрочем, формальное) и на дзэнские эстетические вкусы (вполне, надо полагать, искренние). Интимный характер церемонии, в которой обычно участвовало два-три и никак не более четырех-пяти человек, исключал необходимость большого пространства. К тому же размеры и не рассматривались Сюко как искусственно тесные. Напротив, они следовали размерам хижины Вималакирти, которая, как явствует из «Вималакирти-нирдеша сутры», вмещала, в представлении ее хозяина, всю Вселенную. Такая площадь хижины была освящена и собственно японской традицией — знаменитая келья Камо-но Тёмэя была не больше квадратного дзё (ходзё) — девять квадратных метров.
В небольшую нишу токонома Сюко стал вешать один свиток — пейзаж или каллиграфию. В интерьере сёин в токонома, как правило, помещались два-три свитка, Сюко, оставив один, повысил его эстетическую значимость и явственнее сделал философский смысл отношения единичного и единого. Иккю однажды подарил Сюко как удостоверение-инка бокусэки сунского мастера Юаньу, составителя «Биянь лу». Как известно из чайного трактата XVI в. «Яманоуэ содзи ки», Сюко повесил этот свиток в токонома и тем самым положил начало практике экспонирования в чайном интерьере каллиграфических надписей вместо живописных пейзажей. Свиток был самым важным элементом интерьера, своего рода условным кодом церемонии, пробуждавшим поле ассоциаций и задававшим тем самым настроение. Расположенный в нише против входа, он сразу привлекал внимание вошедшего и оставался смысловой и эмоциональной доминантой в течение всего чайного действа. Читать далее…
Эйсай написал трактат о чае в двух книгах под названием «Кисса ёдзёки» («Записки о питье чая и сохранении жизни», 1211). Трактат начинается словами: «Чай — это эликсир для поддержания жизни». Эйсай пропагандировал чай с позиций даосской магической практики и тэндайского эзотерического буддизма. Собственно, дзэнского отношения к чаю, которое появится благодаря Иккю, у Эйсая еще нет, но тем не менее на его взглядах стоит остановиться подробнее.
Главной целью, которой служил чай, Эйсай объявил продление жизни и упрочение здоровья. Традиционные методы китайской медицины — иглоукалывание, прижигания, горячие источники — он считал малоэффективными во время последней эры «конца Закона». Эйсай опирался на даосское учение о том, что каждому органу соответствует определенный необходимый ему вкус. Печени — кислота, легким — острота, селезенке — сладость, почкам — соль, а самому главному (сердцу) — горечь. Сердцу также соответствует дух-шэнь, что ставит его в центр психического и физического здоровья человека.
Люди, считал Эйсай, обычно стремятся есть кислое, соленое, острое, сладкое, но почти никогда — горькое. Поэтому сердце часто слабеет и болеет, что удручающе сказывается на всех прочих органах. Поэтому, чтобы исцелить больное сердце и общую слабость, наиболее естественным и радикальным средством было, согласно Эйсаю, питье горького чая. «Так как сердце любит горький вкус, ваш дух и ваша энергия будут восстановлены посредством частого употребления чая», — учил он. Некоторые добавки к чаю, например ягоды тута, оказывали, по мнению Эйсая, чудодейственный эффект и при соблюдении надлежащих условий гарантировали бессмертие. Случаи обретения бессмертия в источниках не зафиксированы, но доподлинно известно, что, с подачи Эйсая, молодой сёгун Минамото Санэтомо лечился чаем от похмелья. Читать далее…
Мурата Сюко является признанным основателем живущей и ныне традиции ритуализованного и эстетически оформленного питья чая — ваби-тя. Он первым в истории Японии получил титул «чайного мастера», от него через Такэно Дзёо и Сэн-но Рикю непрерывная линия мастеров продолжается до ныне живущего главы чайной школы Урасэнкэ — Сэн Сосицу XV. Но, как и в искусстве разбивки сада, а может и в большей степени, идеалами своего чайного культа Сюко обязан Иккю.
Роль Иккю в распространении чая в духе ваби известна довольно полно. Но, чтобы лучше уяснить значение его реформаторской деятельности, следует для полноты картины кратко очертить предысторию дзэнского Пути чая.
Для этого нужно обратиться к временам цзиньской династии (III в.), когда в Южном Китае (в юго-восточной провинции Юннань) начали употреблять отвар зеленых чайных листьев в медицинских целях. Иероглиф чай встречается еще в «Книге Песен», но твердо зафиксированный обычай питья чая возник не раньше первых веков новой эры. До этого, возможно, листья варили и ели. При Танах этот обычай стал весьма популярен, чай готовили из высушенных спрессованных листьев. В VIII в. известный литератор Лу Юй (728—804) написал «Чайный канон» («Чацзин»), книгу, ставшую важной вехой в истории чаепития в Китае, а затем в Японии. Наряду с практическими советами и указаниями по выращиванию, приготовлению и употреблению чая книга Лу Юя содержит антологию высказываний о чае китайских поэтов и ученых. Лу Юй широко прославился при жизни как чайный мастер, он почитался по всему Китаю не только как основатель Пути чая, но и как бог — покровитель кухни. Читать далее…
Искусство «Пути Чая» (яп. «Тядо», «Тяною») прошло долгий путь развития, вобрав в себя за прошедшие более, чем четыреста пятьдесят лет, многие аспекты японской и китайской культур, особенности религиозного мировоззрения, социального уклада, жизни и быта людей. Изучение всего этого огромного культурного наследия в теории и на практике и составляет процесс постижения «Пути Чая». Эстетико-художественная составляющая является одним из основных элементов при изучении искусства «Тядо». Редкая красота от большого Мастера Гаэя Мацуямы (1916-1963)(Япония), чьи работы выставлены в музеях и украшают частные коллекции
В Японии издавна понятие «художественный объект» означало «ценный объект несравнимой красоты, созданный гениальным мастером с целью восхищения». Таким образом, не менее важной была идея восприятия художественного объекта не только самим мастером, но и «воспринимающей стороной» — зрителем, гостем чайной встречи. Не каждому человеку удается до конца разгадать и постичь истинную красоту, воплощенную в произведении искусства. Так в чайном действе было важно не только уметь правильно подобрать и использовать ту чайную утварь, внешняя и внутренняя красота которой гармонирует с общим настроем и темой чайного собрания. Не менее важно было участникам чайного действа развить в себе умение увидеть и воспринять истинную красоту предмета – внешнюю и сокрытую, внутреннюю (яп. «о-тя но би то кокоро»). Японские патриархи «Пути Чая» подчеркивали, что вещь не только сама по себе может являться уникальным произведением искусства; не менее важно то, насколько глубокое чувство восхищения и внутренний душевный отклик вызывает она у любующегося ею. Именно такой человек по-настоящему и создаёт произведение искусства, через акт «восприятия», а не только тот, кто дал миру его материальную оболочку. Читать далее…
Одно из главных отличий чаепития в (условно) «китайской» манере, то есть «проливами», состоит в том, что это и приготовление чая, и питьё его одновременно. Тогда как в «европейской» традиции, при длительном настаивании чая эти процессы частично или полностью отделены друг от друга, и когда чай пьют, его уже не делают.
А неспешное, внимательное приготовление чая дарит множество впечатлений и приносит массу удовольствия – пожалуй, не меньше, чем питьё. Особенно когда имеешь дело с хорошей чайной утварью. Вкус и аромат чая дополняются другими модальностями: тяжесть и текстура глины, уютное тепло чайника, мягкость чайного полотенца, невесомость и прозрачность тонкого фарфора, многоцветные наплывы глазури, блики и отблески, испаряющиеся с боков горячего чайника капли воды, огонь свечи, клубящийся пар, звук льющейся воды и звук крышки чайника при соприкосновении её с горлом – всё это создаёт многокомпонентную движущуюся картину, завораживающую, отвлекающую от суеты ума и возвращающую к реальности. Читать далее…
Японская культура ярко выделяется своей необычной многогранностью на общем фоне мировой культуры, и для западного человека кажется очень загадочной и непостижимой. И сами японцы полагают, что их культуру и философию невозможно понять не японцу, для этого надо родиться японцем.
Но все же чтобы попытаться понять суть и особенности японских национальных культурных традиций необходимо погрузиться в безбрежный океан Восточной философии — Восточной мудрости, с которой японская культура неразрывно связана. Я бы хотел на примере трех китов японской культуры (искусство каллиграфии, искусство «икэбана» и таинство чайной церемонии), с моей точки зрения, попытаться показать эту незримую связь. Читать далее…
Описание душевного отклика на встречу с прекрасным было неотъемлемой частью японской литературы на протяжении веков. Дневники и эссе эпохи Хэйан (794—1185 гг.), наиболее богатые изображениями эмоциональных переживаний, не только отражали склонность аристократов эпохи к аффектированным реакциям, но и служили своеобразным руководством к действию (вернее, чувствованию), указывая на объекты эстетических переживаний и описывая должную реакцию на них.
Описание (или перечисление) пейзажей и состояний природы, животных и людей, предметов быта и искусства, вызывающих сильные, глубокие чувства, составляют особый прием японской дневниковой прозы, ярко представленный, например, в «Записках у изголовья» Сэй Сёнагон (конец Х в.). «То, что заставляет сердце сильнее биться», «То, что радует сердце», «То, что страшит до ужаса», «То, что вызывает жуткое чувство», «То, что пленяет утончённой прелестью», «То, что великолепно», «То, что утончённо-красиво» — лишь некоторые из названий глав повествования Сэй Сёнагон, в которых раскрывается эстетический мир японской средневековой литературы. Экстатический восторг хэйанских придворных и парадоксальные реакции дзэнских мастеров в более поздней литературе демонстрировали власть искусства и власть прекрасного в целом, его мистическую силу и способность повергать человека в состояние высшего напряжения духовных и эмоциональных сил. Читать далее…
Великолепной особенностью жизни в стране с сильной чайной культурой является посещение сотен магазинов, посвященных чаю и чайной утвари. Но необязательно жить в месте подобном этому, чтобы сотворить прекрасную часи. Одим из моих любимых аспектов, как наверное любого и любителя чая, является превращение нечайных вещей в чайные или поиск чайных вещей в нечайных местах. Так что если вы не знаете, где найти такие предметы, надеюсь, эта статья подскажет вам несколько идей о том, где можно начать искать
Когда я впервые начал пить чай, мое видение начало меняться само по себе. Всё плоское и нужного размера становилось тем, на чём можно было приготовить чай или расположить чайник. Всё тонкое, длинное и достаточно крепкое могло стать иглой для прочистки чайника или палочкой для обращения с чайным листом. Я начал видеть чайные вещи везде, куда бы я ни посмотрел, и всякий раз при входе в магазин мысль «Можно ли здесь что-нибудь использовать для чая?» вплывала где-то там в моем сознании или подсознании. На самом деле, эта статья может закончиться прямо здесь, потому что чем больше вы пьете чай и чем больше ваше внимание ориентировано на чай, тем больше вы будете вознаграждены всеми видами чайных открытий, где бы вы ни находились. Читать далее…
Одной из наиболее важных идей на пути чая является осознание того, что вы — это чай, который вы готовите. С этой точки зрения всё, что вы делаете, становится вашим искусством. И это суть гунфу. Но мы заострим ваше внимание на том, что вы должны испытать эту истину на себе.
Ради эксперимента, мы хотели бы, чтобы вы сосредоточились на наиболее важном аспекте любой чайной сессии: человеке, готовящем чай. Вода является матерью чая, а чайник является отцом чая гунфу, но ни один из этих аспектов не влияет на чай так сильно, как делает это человек. Вы часто слышите, что вода является самым простым, дешевым и наиболее практичным способом улучшить ваш чай, это верно и по сей день, по крайней мере, на внешнем уровне. Но самой глубокой и мудрой стороной вашего чая является то, что вы можете изменить его сами! Читать далее…
Обычай пить чай маття пришел в Японию из Китая в период Камакура; тогда наряду с чайными чашами и нацумэ, в Японию были завезены и тясяку (chashaku, 茶杓). Об этом свидетельствует старинный храмовый документ, датируемый последними годами периода Камакура, в котором в список под заголовком «Недавно привезенная с континента утварь для чая» включено несколько тясяку из бамбука и слоновой кости.
В Китае маття получил широкое распространение в период Северной Сун (10- 12 вв.), и в чайных трактатах тех времен уже встречается слово сяку (совок, ложка), используемое для обозначения предмета чайной утвари. Сначала маття, привезенный из Китая, использовали качестве лекарственного средства в буддийских храмах. Но как только производство чая началось в самой Японии, воинское сословие и состоятельные люди стали увлекаться тем, что пили и сравнивали чаи, выращенные в различных регионах, и пытались угадать их происхождение. Это превратилось в довольно экстравагантное времяпрепровождение, в котором участники боролись за сказочные призы в залах, устеленных тигровыми шкурами или заморскими коврами и заставленных китайскими предметами искусства. Это продолжалось примерно с середины и до конца четырнадцатого века. Вся утварь, используемая в подобных «чайных поединках» (闘茶) того периода, была из Китая, и можно предположить, что тясяку были по большей части изготовлены из таких материалов, как слоновая кость, золото или серебро. Учитывая, что в то время внимание Японии было всецело приковано к Китаю, как выдающемуся образцу для подражания, вполне вероятно, что японцы просто прислушались к тому, что они прочитали в китайских работах по чаю: «Лучшие тясяку те, что сделаны из золота». Читать далее…
