На утёсе Матоу навещаешь Чай, у скал Лэйши ищешь Путь

Утёс Матоу (马头岩) расположен в самом центре района произрастания настоящих утесных чаев Уишаня. От ближайшей к пейзажному району Дахунпао автобусной остановки вбок и вверх через разлом скалы идёт почти отвесная тропинка, по которой можно вспорхнуть наверх, отмахав несколько сот ступенек. Если физические силы хорошие, то не потребовалось бы и получаса, как вы бы достигли вершины. Хотя так называемая вершина — это фактически окружённая с четырёх сторон скалами горная долина. По долине в живописном беспорядке разбросаны различные культивируемые сорта улунских чайных деревьев.

Прямо впереди торчит огромной формы скала, словно быстроногий скакун из лесной чащи высунул наружу голову и склонил её чтобы пощипать травку. Поэтому этот утёс и получил такое имя. Одна ныне расположенная в чаеводческой деревне Тяньсинь (относится к району Квартал Уи) производственная группа назвалась группой Матоу. Здесь, под скалой Лошадиной Головы около ста последних лет эти чаеводы занимались подсечно-огневым земледелием, распахивали целину, сажали чай и активно его размножали. Когда в 90-х годах прошлого века Уишань был включён в число мировых объектов культурного и природного наследия ЮНЕСКО, этой производственной группе пришлось уйти из утёсов и переселиться к их подножию, однако имя бригады осталось таким же.

Рядом с Матоу в ряд выстроились 4 скалы, имя которым Лэйшиянь, или Утёс Нагромождения Камней (磊石岩). Под ними стоит одноимённый тысячелетний даосский храм. Уишаньское Дао из фразы «Тысяча лет конфуцианству, даосизму и буддизму, и вечны горы, воды и чай» берёт своё начало именно здесь. Ещё до наступления правления династии Хань, то есть почти две с половиной тысячи лет назад, горы Уи уже считались знаменитыми горами даосского учения. Храм Лэйши является одним из наиболее важных сохранившихся до наших дней в этих горах сооружений даосского культа. Если силой созерцания трудно продолжать вглядывание в переплетение даосских законов, то утесные чаи несомненно послужат наилучшим связующим звеном между ними.

Слева скала Матоу, справа — Лэйши

Я уже давно позабыл, сколько раз я приходил в храм Лэйши за даосскими советами, но до сих пор отчётливо помню свою первую встречу с настоятелем Чэнем. Так же накануне очередного сезона весеннего чая я с несколькими чайными приятелями наведался к ручью Уюань. Растущий там Жоугуй имеет особенно густой аромат и крепкий вкус, и по этой причине он так знаменит среди сообщества утесных чаев. На обратном пути мы шли мимо склона, на котором стоял даосский храм, и заметили одетого в синюю куртку и синие штаны молодого даоса. Его волосы были стянуты в пучок, и он сам в полусогнутом состоянии собирал чай с дикорастущего куста возле дорожки. Его корзинка была чуть меньше чем наполовину наполнена собранным чайным листом. Мой чайный приятель Чэнь Цзюньи — это человек, с головой ушедший в следование даосскому учению, поэтому, увидев такую картину, он сразу же остановился и, наклонившись к даосу, завёл с ним беседу. В ходе этой болтовни стало известно, что фамилия у даоса тоже Чэнь, и что он только недавно принял храм в своё управление. И вот один затворник, оттачивающий Дао в домашней обстановке, и один монах, оттачивающий Дао в горах, оба с одинаковой фамилией Чэнь, впервые встретившись в этой горной глухомани, тут же пожалели, что не были знакомы друг с другом раньше. Словно не замечая никого вокруг, возле чайного куста, только недавно пустившего свежие побеги, эти два Чэня взялись обмениваться опытом, связанным с даосской культурой. И в ходе этой беседы я смутно услышал от Чэня-монаха, что их фамилия происходит из самого сердца центральной китайской равнины.

С этого момента, всякий раз, когда с чайными друзьями мы шли навестить матоусский чай, если позволяло время, то обязательно заходили в даосскую обитель Лэйши чтобы проведать её настоятеля и передохнуть в беседе с ним. Чай, который делает сам Чэнь, используя примитивное оборудование из своего храма, не идёт ни в какое сравнение с чаями из нашей повседневной жизни. В тех чаях не хватает чистоты аромата и плотности вкуса, которых вообще крайне мало в мирской суете. С чаем Чэня не проделывается сложной огневой обработки, возможно, он заражён духом тысячелетних бессмертных, живущих в храме, причин неказистости этого чая может быть много. Однако главное, что есть в этом чае — это свежий и необычный вкус. Такой же есть у любого чая, растущего на этих скалах и в этих теснинах, но мало где ты можешь через знакомый сорт чая ощутить атмосферу той делянки, на которой он вырос. Я цокаю от удивления языком и спрашиваю Чэня, почему у него так. Он отвечает коротко и загадочно: закон естества.

По своему телосложению Чэнь имеет среднюю комплекцию и даже немного худоват. Из-за того, что волосы он утягивает в пучок, его лицо выглядит ещё более худощавым, особенно выделяются скулы на двух щеках. Из-под густых и чуть сдвинутых набок бровей на вас смотрят острые, средней степени узкие и немного меланхоличные глаза, придающие его облику весьма одухотворённый вид. Чаще всего он проводит своё время за дискуссиями с единоверцами разных направлений, иногда наталкиваясь на относительную вражду. При этом во взгляде его промелькивают ноты гневливости, смешанные с ещё более заметным выражением беспомощности. Спустя короткое время он издаёт долгий и тяжёлый вздох и сгибается к ножке стола. Одной рукой он выхватывает оттуда термос, подливает воды в гайвань и крышкой прижимает уже давно заваренный там чай. Затем он переливает настой в чахай, и оттуда наполняет чаем уже давно пустующие пиалки всей компании, после чего вытягивает другую свою столь же грубоватую руку из рукава довольно поношенной одежды и жестом призывает всех отведать чаю. Сам он пьёт чай, запрокидывая голову, и как только этот напиток проникает ему в горло, туго нахмуренные брови разглаживаются, и сквозь расползающуюся по лицу улыбку, кажется, проступает своего рода отпечаток какой-то даосской тайны.

Спустя год снова поднялся я к Матоу. Изначально обветшавший храм немного привели в порядок. Полуразвалившиеся стенки подлатали и покрасили в белый цвет, протекавшую крышу перестлали новехонькой черепицей. Однако вода и электричество по-прежнему не проведены. Чтобы не отставать от эпохи мобильного интернета, Чэнь установил электрогенератор на солнечной энергии, добываемой энергии хватает на то, чтобы хотя бы зарядить мобилу. Во второй половине весеннего дня солнечные лучи мягко и косо падают с вершины Матоу на местами изношенный даосский сюртук Чэня. Позади чайного стола на стене висят 4 иероглифа, 嚼澄千载, «Цзюэчэн цяньцзай», или «Смаковать очищенную вечность». Я спрашиваю хозяина, в чём смысл этой каллиграфии. Он отвечает: «Смысл смакования заключается в глубоких разъяснениях, очищенный — это такой, во что внесли ясность, освобожденный от недостатков, а вечность (в оригинале буквально тысяча лет — прим.перев.) подразумевает хорошее вИдение перспектив, позитивные представления о будущем». В его слегка усталом выражении глаз мне видятся какие-то трудности, которые возникают на пути разворачивания его Пути.

Религия — это строгая и глубокая тема, и мне не хотелось бы тут рассуждать о ней. Однако какова бы ни была разновидность этой веры, важно, чтобы она была в состоянии дать ходу мировых событий вернуться к размеренности и покою и приводила бы к порядку между Небом и Землёй. Остановить дурные помыслы о ещё не произошедшем, указать на ошибку уставшему человеку, не допускать нанесения вреда слабому ребёнку, поднять упавшего на землю старика — мы все в высшей степени признательны за такие поступки и намерения. В горах чаще всего с разными чайными друзьями мы болтаем о чае, иногда забывая о наших чайных «специализациях». Когда оставляешь своё положение и дегустируешь чай, то этот одинаковый сорт у каждого порождает свои состояния. Ведь в конечном счёте чай — это та кружка, в которой вместе со вкусом смешиваются в один коктейль твои личные мысли и ощущения.

Солнце закатилось за горы на западе, пришло время прощаться с монахом. Не прибегая к излишней церемонности, мы встаем, складываем руки на груди так, что левая кисть обнимает правый кулак, и слегка кланяемся друг другу. Провожая нас до выхода из храма, Чэнь иногда оборачивается и берёт в руки стоящую вертикально в углу продольную флейту-сяо. Сопровождаемые низкими и переливающимися звуками флейты, мы выходим из даосского храма и вступаем в черноту вечерних сумерек. В это время тысячи окрестных гор уже умолкли, сотни птиц вернулись в свои гнёзда, и даже толпы спускающихся с гор туристов тоже вслед за природой пришли в состояние покоя и тишины. И нам наконец-то удаётся вновь прийти к изначальному: сосредоточить всё своё внимание на прохождении нашего Пути.

Автор: Ту Шунь, опубликовано в его блоге в сети Вэйсинь 25/03/2017, перевод — Сергей Кошеверов.

Сергей Кошеверов
Источник: https://www.facebook.com/kosheverov/


Понравилась статья? Поделись с друзьями!


Обсуждение закрыто.