TeaTerra

В представлении европейских архитекторов, воспитанных на традициях строительства из камня и кирпича, японский способ строить дома из дерева и бамбука едва ли может считаться архитектурой. Если так обстоит дело с нашей классической архитектурой, то вряд ли мы можем ожидать, что иностранец оценит утончённую красоту чайного домика; ведь принципы его постройки и украшения полностью отличаются от принятых на западе.

Чайный домик (сукия) не претендует на что-либо большее, чем просто дом — соломенная хижина, так мы его называем. Первоначальные иероглифы «сукия» означали «жилище фантазии». В дальнейшем чайные мастера использовали разные китайские иероглифы, чтобы выразить своё представление о чайном домике, и слово «сукия» может обозначать также пристанище пустоты, пристанище нессиметричного. Это жилище фантазии, так как столь недолговечное строение призвано воплотить поэтический порыв. Это пристанище пустоты, ибо оно почти лишено украшений, кроме тех, которые необходимы, чтобы выразить конкретное эстетическое чувство. Это пристанище нессиметричного, так как оно посвящено восхищению несовершенным, в нём должна присутствовать определённая незавершённость, дабы дать простор игре воображения. Идеалы чаизма с XVI века оказали такое влияние на нашу архитектуру, что интерьер обычного дома из-за крайней строгости и простоты его убранства кажется иностранцам чрезвычайно бедным.

Первый чайный домик, предназначенный специально для чайной церемонии, был создан в XVI веке Сенно-Соэки, более известным под именем Рикю — величайшим мастером, который под покровительством Тайко Хидзёси основал и довёл до высокого совершенства чайную церемонию. Ещё раньше Дзэво, знаменитый чайный мастер XV века определил размеры чайной комнаты. Именно комнаты, поскольку вначале специально для чаепития предназначалась лишь часть обычной гостиной, отгороженная ширмами. Эта часть гостиной называлась какои, так и сейчас называют чайные комнаты, встроенные в дома, в отличие от специальных сооружений — чайных домиков. Сукия состоит из собственно чайной комнаты, из прихожей (мидзуя), в которой моют и приготовляют перед церемонией чайные принадлежности, крытой галереи (матиаи), где гости ждут приглашения пройти в чайный домик, и тропинки в саду (родзи), соединяющей матиаи с чайной комнатой.

Поначалу внешний вид чайной комнаты не производит глубокого впечатления. Чайный домик меньше самых маленьких домов в Японии, а материалы, использованные в строительстве, призваны создать ощущение утончённой бедности. Мы должны помнить однако, что всё это — результат долгих поисков художника, его глубоких раздумий, что все детали были продуманы с тщательностью большей, чем если бы речь шла о строительстве дворцов и храмов. Хороший чайный домик обходится дороже, чем обычный дом, так как отбор материалов и сама работа требуют огромной точности и тщательности. Действительно, плотники — строители чайных домиков — составляют привилегированное и высокоуважаемое сословие среди мастеровых, ибо их работа не менее искусна, чем столяров-краснодеревщиков.

Интерьер дома чайного мастера. Япония

Чайный домик не только отличается от любого строения западной архитектуры, — он совсем не похож и на архитектурные сооружения самой Японии. Наши величественные старинные здания — и светские и церковные — вызывали восхищение и своими размерами. То немногое, что уцелело после страшных пожаров, вызывает чувство благоговения перед великолепием и богатством убранства. Мощные колонны до трёх футов в диаметре и до 40 футов в высоту поддерживали благодаря сложной сети консолей огромные брусья, стонущие под тяжестью наклонных черепичных крыш. Эти постройки, хотя и беззащитные против огня, показали себя устойчивыми против землетрясений и хорошо подходили к климатическим условиям страны. Золотой храм в Хорюдзи и пагода в Якусидзи — достойные примеры прочности и долговечности нашей деревянной архитектуры. Эти строения простояли неповреждёнными почти двенадцать веков. Внутренние помещения старых храмов и дворцов были богато украшены.

Простота и строгость чайного домика выработалась в результате взаимодействия дзэнских монастырей с монастырями других буддистких сект. Отличительная особенность дзэнских монастырей состоит в том, что они — лишь место жительства монахов. Их часовни — не место поклонения и паломничества, а своего рода лекционные залы, в которых ученики собираются для дискуссий и для практики медитаций. В комнате нет ничего, кроме центральной ниши, где за алтарём помещена статуя Бодхидхармы, основателя секты, или статуя Шакьямуни. На алтарь возлагаются цветы и благовония. Мы уже писали, что в основе чайной церемонии — ритуал дзэнских монахов, заключавшийся в том, что все собравшиеся по очереди пили чай из чаши перед изображением Бодхидхармы. Мы могли бы добавить, что сам алтарь дзэнского храма — это прототип токонома, почётного места в японском доме, где помещаются картины и цветы.

Все наши великие чайные мастера были дзэн-буддистами и пытались внести дзэнский дух в реальную жизнь. Так, чайный домик и чайные принадлежности отражают дзэнские постулаты. Размер настоящего чайного домика определён в Викрамадитья-сутре. В этой интересной работе рассказывается, как Викрамадитья принимал святого Мандзюсири и 84 тысячи учеников Будды в комнате такого размера, аллегория, иллюстрирующая мысль о том, что для подлинно просветлённых не существует пространства. А родзи — тропинка в саду, ведущая из матиаи к чайной комнате, обозначала первую стадию медитации — переход к самоозарённости. Родзи была предназначена для того, чтобы уничтожить нашу связь с внешним миром, освежить чувства, подготовить к безусловному наслаждению, ожидающему в самой чайной комнате. Тот, кто ступал когда-либо по этой тропинке, не сможет забыть, как перешагивал в сумраке вечнозелёных растений через разбросанные в продуманном беспорядке камни, лежащие на сухих сосновых иглах, проходил мимо фонарей с покрытыми мхом гранитными основаниями, и постепенно дух его воспарял над обыденностью. Можно находиться в центре города и всё же чувствовать, что ты — в лесу, вдали от грязи и грохота цивилизации. Велика была изобретательность чайных мастеров, стремящихся произвести этот эффект чистоты и спокойствия. Разные мастера по-разному понимали природу чувств, которые должны возникнуть у тех, кто будет проходить по родзи. Некоторые, подобно Рикю, стремились создать ощущение полнейшей уединённости, утверждая, что секрет родзи объяснён в старинной песне:

Смотрю вокруг,
Цветов уж нет,
Нет ярких листьев.

На берегу морском
Стоит одинокая хижина
В убывающем свете
Осеннего вечера.

Другие, подобно Кобори Энсю, искали иного эффекта. Энсю сказал, что идеал родзи заключён в следующем стихотворении:

Рой летних деревьев,
Краешек моря,
Бледная вечерняя луна.

Нетрудно понять, что он имел в виду. Он хотел создать такое настроение души, когда она, ещё не пробудившись полностью, медлит среди смутных грёз прошлого и всё же уже погружается в нежную отрешённость мягкого неземного света, устремляясь к свободе потустороннего пространства.

Итак, подготовленный гость приближается к святилищу и — если он самурай — вешает свой меч на специальную подставку под навесом, так как чайный домик — это дом мира. Затем он должен был низко нагнуться, чтобы войти внутрь через маленькую дверь (не более трёх футов высоты). Это было обязательным для всех гостей — как знатных, так и простолюдинов: подобным образом внушалось чувство смирения. Порядок следования друг за другом обсуждён ещё в матиаи, и гости должны бесшумно один за другим войти в комнату, а там, сделав почтительный поклон перед картиной или цветочной композицией в токонома, занять свои места. Хозяин не выйдет до тех пор, пока гости не рассядутся и не наступит полная тишина, которую нарушает лишь пение кипящей воды в чайнике. Чайник поёт хорошо, так как в его дно вделаны кусочки металла таким образом, чтобы мелодия воссоздала отголоски шума водопадов, далёкого моря, плещущегося среди скал, ливня, бушующего в бамбуковых зарослях, шелеста сосен на дальнем холме.

Даже в дневное время свет в комнате мягкий, приглушенный, так как низкие навесы наклонной крыши не пропускают много солнечных лучей. Все предметы в комнате — от пола и потолка — умеренных, сдержанных расцветок, и сами гости тщательно выбрали одежду мягких, неярких тонов. Во всём царит сладостность старины, во время чайной церемонии запрещено использовать совершенно новые предметы; единственная нота контраста — бамбуковый ковш и полотняная салфетка, соперничающие друг с другом белизной и новизной. Какими бы блеклыми ни казались сама чайная комната и чайные принадлежности, всё безукоризненно чисто. Ни одной пылинки не найдёшь и в самом тёмном углу комнаты, иначе хозяин не может называться чайным мастером. Одно из главных учений чайного мастера — знать, как мыть, мести и убирать, потому что уборка — тоже искусство. Старинный металл не следует драить с рвением голландской домохозяйки. Не обязательно стирать струйку воды, стекающую с вазы цветов, ведь она может напомнить о росе и прохладе.

В этой связи вспоминается история с Рикю, хорошо разъясняющая идеал чистоты в понимании чайных мастеров. Однажды Рикю наблюдал, как его сын Сеан подметал и поливал дорожку в саду. «Недостаточно чисто», — сказал он, когда Сеан закончил, и приказал ему начать снова. После часа напряжённой работы уставший сын повернулся к Рикю: «Отец, больше уже ничего не сделаешь. Я три раза вымыл ступеньки, хорошенько спрыснул водой каменные основания фонарей и стволы деревьев, мох и лишайники сияют свежестью: ни одного листика не оставил я на земле». «Глупец! — вскричал чайный мастер, — Разве так нужно подметать тропинку!» С этими словами Рикю вошёл в сад и потряс дерево: по всему саду разлетелись золотые и тёмно-красные листья — лоскутки осенней парчи. Рикю стремился не к одной чистоте, но и к естественности и красоте.

Название «жилище фантазии» говорит нам о том, что строение должно отвечать требованиям индивидуальности художника. Чайный домик создан для чайного мастера, а не наоборот. Он не предназначен для потомства и потому недолговечен. В Японии бытует традиция, согласно которой каждая семья должна иметь свой дом; традиция эта основана на синтоистком поверье, предписывающем покидать жилище после смерти его основного обитателя. Может быть, у древних существовали какие-то санитарные обоснования подобного обычая, неведомые нам. Ещё одна традиция — обеспечить каждую молодую пару новым домом. Обновление каждые 20 лет храма Айдзи, святыни богини Солнца — пример того, что эти старинные обряды сохранились и до наших дней. Соблюдение этих обычаев было возможно только при таком типе домов, который создала наша деревянная архитектура; такие сооружения легко разобрать, легко перестроить. Более долговечные каменные или кирпичные дома сделали бы невозможными частые переселения; так оно и произошло, когда в эпоху Нара более массивные и прочные жилища были переняты нами у китайцев. Но с распространением в XV веке дзэнского мировоззрения эта старая традиция наполнилась более глубоким значением. Дзэн с его буддисткой идеей мимолётности всего сущего, господства духа над материей считает дом лишь временным пристанищем тела. Само тело — лишь хижина в пустыне, хрупкое убежище, сплетённое из травы, что росла вокруг — когда распадаются связывающие её крепления, она растворяется в первоначальной пустоте. Тростниковая крыша чайного домика говорит о быстротечности, тонкие столбы — об изменчивости, бамбуковые подпорки — о лёгкости, простые материалы — о кажущейся беззаботности. Вечное — лишь в душе художника, которая, воплощаясь в этом скромном окружении, преображает его своим прекрасным нежным светом.

Чайная церемония. Япония

Чайный домик построен так, чтобы удовлетворить вкус конкретного чайного мастера; к этому обязывает принцип восхищения настоящим в нашем искусстве. Искусство должно быть современным, злободневным, тогда его смогут хорошо понять и оценить. Это не значит, что мы не должны думать о будущем, о потомстве, но мы должны больше радоваться настоящему. Это не значит, что мы должны пренебрегать творениями прошлого, но мы должны принять их в наше сознание. Рабский конформизм, преданность традициям и догматам сковывают выражение индивидуальности в архитектуре. Можно только плакать над этими бессмысленными подражаниями европейским знаниям, которые встречаешь сегодня в городах Японии. Мы удивляемся, почему у самых развитых западных наций архитектура настолько лишена оригинальности, полна повторений устаревших стилей. Сейчас, переживая век демократизации искусства, мы ждём царственного мастера, который установил бы новую династию. Если бы мы больше любили древних, но меньше подражали бы им! Кто-то сказал, что древние греки потому были великими, что они ничего не заимствовали у античности.

Название «пристанище пустоты» не только отражает даосскую теорию о том, что пустота содержит всё, но и говорит нам о необходимости непрерывной смены украшений. Чайная комната совершенно пуста, не считая тех предметов, которые помещаются на время, для передачи поэтического настроения. Приносятся какие-то особые произведения искусства, всё подобрано так, чтобы усилить красоту основной темы. Нельзя слушать одновременно несколько музыкальных пьес, подлинное понимание прекрасного возможно только в сосредоточенности на одном, на основной мелодии. Таким образом, весь принцип обстановки и украшения чайной комнаты полностью отличается от принятого на западе, где интерьер дома часто превращается в музей. На японца, привыкшего к простоте и частой смене украшений, интерьер западного дома, постоянно заполненный огромным множеством картин, статуй, старинных вещей, производит впечатление вульгарной демонстрации своего богатства. Как велик должен быть талант восприятия искууства, чтобы беспрестанно радоваться зрелищу пусть даже шедевра, как безгранична возможность эстетических переживаний у тех, кто проводит день за днём среди этой неразберихи цвета и формы в домах Европы и Америки.

Название «пристанище несимметричного» раскрывает следующий аспект нашей системы декора. Об отсутствии симметричности в японском искусстве часто писали западные критики. Это тоже результат воздействия дзэнских и даосских идеалов. Конфуцианство с его глубокой идеей дуализма, северокитайский буддизм с его культом троичности вовсе не протестовали против симметрии. Изучая старинную китайскую бронзу, религиозные искусства Танской династии и эпохи Нара, мы видим постоянное стремление к симметрии. Убранство интерьеров наших домов классической архитектуры было строго каноническим и симметричным. Но даосские и дзэнские представления о совершенстве были абсолютно иными. Динамическая природа их философии больше внимания уделяла процессу достижения совершенства, чем самому совершенству.Подлинную красоту откроет лишь тот, кто завершит незавершённое в себе. Сила искусства и жизни — в возможности роста. В чайной комнате воображение каждого гостя должно довершить общее впечатление по отношению к нему самому. С тех пор, как влияние дзэн стало преобладающим в нашем образе мышления, искусство Дальнего Востока принципиально избегало симметрии, так как она выражала не только завершение, но и повторение. Единообразие замысла считалось гибельным для непосредственности воображения. Так, любимыми объектами изображения стали пейзажи, цветы, птицы, но не человеческое тело, ведь последним обладает сам зритель. Мы и так уделяем себе слишком много внимания, и, хотя мы и очень тщеславны, даже самосозерцание может стать монотонным.

В убранстве чайной комнаты постоянно ощутим страх повторения. Различные предметы, украшающие комнату, должны быть подобраны так, чтобы ни один цвет, ни один узор ни разу не повторялся. Если есть живые цветы, изображение цветов просто недопустимо. Если чайник круглый, то кувшин должен быть прямоугольный. Чашка чёрного цвета не должна стоять на чёрном подносе. Ставя вазу или кадильню с благовониями в токонома, не следует помещать их в центр. В чайной комнате надо всеми силами избегать и намёка на монотонность. И здесь японский метод декора отличается от западного: там все предметы расставлены строго симметрично на каминах или где-либо ещё. В западных домах мы часто сталкиваемся с тем, что кажется нам ненужным повторением. Нам трудно говорить с человеком, когда из-за его спины на нас смотрит огромный портрет. Мы думаем: кто же настоящий — тот, кто говорит, или тот, кто на картине; нас не покидает странное чувство, что один из них — обманщик. Сколько раз сидели мы за обеденным столом, наблюдая не без тайного воздействия на наше пищеварение, сцены изобилия, изображённые на стенах столовой. К чему все эти картины, показывающие жертвы охоты и рыбной ловли, вырезанные из дерева фрукты и рыбы? К чему эта выставка фамильной посуды, напоминающей нам о тех, которые когда-то тоже обедали здесь — о мёртвых?

Простота чайной комнаты, её свобода от всякой вульгарности делают её подлинным святилищем, где мы скрываемся от тревог внешнего мира. Там, и только там, можно посвятить себя безмятежному восхищению прекрасным. В XVI веке чайная комната давала желанную передышку свирепым воинам и государственным деятелям, занятым объединением и восстановлением Японии. В XVII веке, когда царствовали законы Токугавы, она предоставляла единственную возможность встречи ценителей прекрасного. Перед великим творением искусства одинаково равны и князь, и самурай, и простолюдин. В нашу эпоху индустриализма всё более труднодостижимым становится искусство утончённого совершенствования. Не значит ли это, что мы более, чем когда-либо, нуждаемся в чайном домике?

Перевод с английского И. Гавриловской.
Источник: Журнал «Азия и Африка сегодня 5/94
Источник: http://www.chaigorod.ru